«Городские кассы» октябрь 2012
Актриса Екатерина Гусева — звезда мюзиклов, драматического театра и кино — о том колоссальном опыте, который вкладывается в работу над этими жанрами, о поиске верной пропорции света и тени в работе над образом Екатерины Великой в мюзикле «Граф Орлов».
— Очевидно, зрителям более привычно было бы увидеть вас именно в роли Самозванки?
— Да, поначалу я претендовала на роль Самозванки на кастинге. Ведь мне не раз приходилось петь со сцены о несчастной любви. Но продюсеры предложили роль Екатерины — совершенно неожиданно. Это ответственное испытание, профессиональный вызов самой себе и высокое доверие творческой группы театра. А ведь я даже и не мечтала петь на сцене легендарного Театра оперетты. К тому же приятно понимать, что я творец роли, до меня эту арию еще никто не пел. Мы создаем абсолютно новый оригинальный продукт. Мы — первые, и за нами уже будет складываться традиция трактовки.
— Все театралы уверены, что за ваше согласие должны бороться продюсеры, а не наоборот...
— Это говорит о высоком уровне проекта, была серьезная борьба за роли, соревновались звезды мюзиклов. Таковы правила. Несмотря на то что не было в зале никого, кто бы меня не знал, я должна была выйти на сцену, представиться и назвать материал, который исполняю. Так я и сделала — вышла и сказала: «Гусева Екатерина -Екатерина». (Смеется.)
— Екатерина — персона неоднозначная для историков. Как рождалось ваше личное отношение к героине?
— История написана Юлием Кимом, в ней смешались правда и вымысел. Но так хочется дойти до самой сути! Безумно любопытно: какой была эта женщина, сместившая с трона своего мужа? Очевидно, она страшный человек, но я ищу проявления ее женской слабости, усталости. Она не машина. В мюзикле будет исповедальное трио, в котором Екатерина признается: «Кто владычица русской земли? Я, ничтожная София Августа? И если узница моя не лжет, то по праву место в глухой тюрьме не ей, а мне». Чувство вины ей знакомо: немка, мужеубийца, она заняла престол, не имея романовской крови.
Самой сложной стала ария: «Бог дал мне власть...», потому что я понимаю лицемерность этой фразы: власть-то она взяла сама. Почему она лжет сама себе? Это самообман? Или самовнушение — что-то вроде аутотренинга: «Я самая обаятельная и привлекательная...»? «Бог дал мне власть как тяжкий крест» — пишет автор. Страдания-то искренние. Может быть, она великомученица?
В поисках реальной правды, подноготной, некрасивой, мне приходится перебирать много документальных материалов. Ее дневники тоже противоречивы — они запутали меня еще больше: надо научиться читать между строк. Было любопытно посмотреть хотя бы на ее почерк. Я кручу-верчу разные факты, размышляю. Но наступает момент, когда это мешает, и надо откинуть пласт правды и разбудить свою фантазию.
— Вас и вашу героиню зовут одинаково — Екатерина. Есть ли особая магия в совпадении имен?
— В ее имени кроется важная интрига, ведь ее настоящее имя София Августа. Екатериной она стала при крещении, принимая православие. Она выбивает из Самозванки ее подлинное имя — и плетьми, и клещами. Та называет одно имя — Елизавета, внучка Петра Первого. Не призналась даже любимому мужчине, даже под страхом смерти. Представляете, какая женщина! Истина так и осталось манящей исторической тайной.
— Как идут поиски внешности Екатерины?
— Мне так обидно, что реальные портреты Екатерины не отражают ее внутренний мир! Это, как правило, жанр парадного портрета — официозный, лживо-льстивый. Напудренный парик и непроницаемое лицо... Портреты сделаны в основном уже в ее зрелом возрасте. Когда позади подавление восстания Пугачева, позади личные драмы и перипетии женской судьбы.
Визуально Екатерина — это образ мощной энергии, уходящей в космос. Она электрически сильно заряжена. Сильный благородный голос, с большим диапазоном. По пластике она монументальна. В колористике костюмов будет звучать тема власти, богатства, словно золотой дождь пролился ей сверху на голову и плечи.
Но хотелось бы и неожиданных отступлений. Думаем вместе с режиссером Алиной Чевик: может быть, стоит показать Екатерину простоволосой, в исподнем, со свечой? Одевать ли толщинки, рисовать ли морщины? Или вспомнить, что Екатерина получила трон в 33 года?
Вчера была проба грима, и я увидела в зеркале совсем новое выражение своего лица — очень волевое и решительное. Надо его себе присвоить. Почему бы и нет?
— Вы всегда были олицетворением героини с положительным обаянием. Почему практически не играете откровенных стерв, вопреки расхожему мнению, что это и есть типаж современной успешной женщины?
— Мне кажется, в этом мое предназначение — нести в мир доброе и светлое. Это моя природа, и полностью ломать ее бессмысленно. Конечно, мое актерское самолюбие тешит возможность быть разной.
Я с большим интересом экспериментирую с черной энергией — мне нравится, когда мои героини временами бывают стервами и суками: злые, больные, корявые... Как одна из красок в палитре, может быть. Можно разбавлять большие роли этими красками, чтобы самой не скучать, удивлять зрителей. Конечно, свое предназначение нужно помнить, но можно позволить себе эксперимент над своей актерской природой.
— Для многих эталоном стал образ в исполнении Светланы Крючковой в фильме «Царская охота». Соперничество зрелой и юной женщины выглядит очень драматичным...
— Вероятно, реальной Екатерине на момент истории с Самозванкой было около сорока. Но стоит ли ориентироваться на сложившиеся стереотипы и делать акцент на разнице в возрасте двух женщин? Любопытнее сосредоточиться на теме женщина и власть. Поэтому мне хочется вспомнить еще одну царицу из моего послужного списка. Я играю Ирину, жену Федора Иоанновича, в спектакле «Царство отца и сына». Она — кроткая голубка, почти бесплотная тень своего мужа, берегиня, поводырь. И на троне сидит так как-то бочком. Природа ее власти иная, истинно женская — она властвует, растворяясь в любимом человеке.
— Мюзикл — жанр многокрасочный. Как сделать правильный отбор художественных средств? Чем будете удивлять?
— Приоритет будет отдан грандиозной музыке Романа Игнатьева (он же композитор мюзикла «Монте-Кристо»). Хочется, чтобы ей подчинились все другие средства выразительности. Я не боюсь статуарности: встану в луч света, и у меня будет три минуты... Я должна буду... Не удивить, нет. Не оставить равнодушными.
— Первый ваш опыт — «Норд-Ост». Есть ли особая прелесть играть в мюзиклах, основанных на российской реальности?
— Конечно! Твоя природа в тебе поет, откликается на генетическом уровне. Память предков подсказывает, как играть эти близкие сердцу истории. Как патриот, я поддерживаю отечественного производителя. Знаете, душу греет мысль: это не калька с бродвейского проекта. Хотя я безумно благодарна судьбе за бесценный опыт работы в западных мюзиклах. Правда, это очень интересная задача: присвоить чужой рисунок роли, при этом создать у зрителя впечатление импровизации. А сейчас я вспоминаю времена «Норд-Оста», когда есть возможность говорить о своих корнях, о своей стране. Хотелось бы только не надорваться под грузом ответственности!
Мюзикл «Норд-Ост» дал мне неоценимый опыт. Роль Кати Татариновой была мне ясна, я и сейчас очень хочу быть на нее похожей, обладать таким же цельным и сильным характером. Это мой маячок, мой кумир — образ сильной русской женщины. Моя невероятная влюбленность в этот материал дала мне силу запеть и участвовать в марафонской дистанции работы в мюзикле.
— У вас есть опыт работы в музыкальных спектаклях на сцене Театра имени Моссовета. В чем секрет их долголетия в отличие от мюзиклов?
— Горечь расставания с каждым мюзиклом неизбежна, ведь в Москве нет такого потока туристов, как на Бродвее, поэтому 20 лет играть ежедневно невозможно, к сожалению. Для сравнения скажу, что в репертуарном театре есть хиты, которые идут по 20 лет.
Спектакль «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» мы играем много лет, но я не перестаю любить свою роль. Может быть, потому, что мой партнер Александр Домогаров — профессионал высокого класса. Он предельно правдив и не жалеет себя. В паре с ним соврать невозможно. Спектакли бесценны, поэтому играть их каждый день с таким накалом чувств просто физически невозможно. Это прекрасный образец русской школы переживания, плюс очарование музыки. Идеал в жанре музыкального спектакля, не только развлекательного, но и мощного.
— Ваш дуэт с Домогаровым перекочевал и в кино. Это продуктивно?
— У Станислава Говорухина в фильме «Лифт» мы сыграли брата и сестру. Там же я встретилась с Виктором Сухоруковым. Бог подарил мне таких партнеров, за которых я держусь, цепляюсь, пытаюсь до них дорасти. Благодаря Вите Сухорукову у нас спектакль «Царство отца и сына» получился из плоти и крови, живой. А была опасность встать на котурны — поэтический текст, мелодраматичная история любви. Вдруг пришел Сухоруков, с таким нервом, с бешеным глазом! Че-ло-век. Он пришел не на котурнах, а босой. Помог преодолеть академизм, статичность, вертикаль. Благодарна, что он меня принял. Поэтому мы сливаемся два в одном — Ирина и Федор — как сиамские близнецы.
— Работая в академическом театре, хочется ли порой преодолеть академизм?
— Вот Сухоруков пришел и убил весь академизм. Спасибо ему. И режиссеру Юрию Ивановичу Еремину, который его пригласил, чтобы получился именно такой спектакль.
Если кино дает славу, деньги, то репертуарный театр дает возможность расти в профессии, получать самоотдачу. Ты сталкиваешься с интересной драматургией, работаешь с текстами Толстого, Уильямса, де Вега. И учишься правильно распределить свои силы. Как бы я ни была замотана на киносъемках, но всегда знаю: послезавтра спектакль и надо уже мысленно настроиться на него.
— Любовь Орлова, Вера Марецкая, Фаина Раневская встретили свою актерскую зрелость именно в стенах Театра Моссовета. А вы задумываетесь о том, что будете делать в репертуарном театре через 20-30 лет?
— Конечно. Хочется подольше быть нужной в своем родном театре. Сейчас я решительно отказываюсь от музыкальных спектаклей: зачем повторять прошлое? Ведь я прежде всего драматическая актриса. Поэтому сейчас с нетерпением жду серьезной драматургии.
— Чувствуете, что знаменитая сцена — это намоленное место?
— Я чувствую эти энергетические моменты. Пока я разгримировываюсь, уже успевают разобрать декорации. Слышу по трансляции — тишина на сцене. Спускаюсь с четвертого этажа вниз и заворачиваю на сцену перед уходом. Дежурный свет, тишина, зрительские кресла покрыты белым чехлом. Постоять, послушать то, что висит в воздухе, — это наполняет. Особенное место, где годами, не прерываясь, идет обмен энергией.
Текст: Марина КВАСНИЦКАЯ
Фото: Елена ЛАПИНА
|