«Эхо Москвы»
декабрь 2009

Виктор Сухоруков в гостях у Ксении Лариной в передаче"Дифирамб"

К.ЛАРИНА: Ну что же? Вы этого хотели, дорогие друзья. И сегодня он ваш. Большой артист в нашей студии, Виктор Сухоруков. Виктор Сухоруков, здравствуйте.

В.СУХОРУКОВ: Здравствуйте.

К.ЛАРИНА: Витю Сухорукова можем видеть не только мы с вами здесь в студии, но и вы, дорогие друзья, по телевизору, в смысле, по интернету. На нашем сайте идет прямая трансляция. Если заходите зайти на сайт «Эха Москвы», увидите там тут же восторженные глаза нашего замечательного гостя.

В.СУХОРУКОВ: Дожили, дожили!

К.ЛАРИНА: Можете смело с ним разговаривать напрямую, можете присылать свои вопросы, восторги и восхищения.

В.СУХОРУКОВ: Да, «плохо живете». Смотрите, какая у вас студия шикарная

К.ЛАРИНА: Студия роскошная, да.

В.СУХОРУКОВ: Я в другой раз-то был-то в махонькой комнате.

К.ЛАРИНА: Так, потому что ты же растешь как артист.

В.СУХОРУКОВ: Расту. И вы растете.

К.ЛАРИНА: В следующий раз будет еще больше студия, когда ты появишься.

В.СУХОРУКОВ: Не надо больше. (все смеются) Потеряемся.

К.ЛАРИНА: Ну что? Мы начинаем наш разговор. У нас сегодня он, надеюсь, будет позитивным и праздничным, поскольку большое событие в жизни нашего гостя произошло – выпустил он премьеру в театре имени Моссовета, спектакль называется «Царство отца и сына», режиссер-постановщик этого спектакля Юрий Еремин и в этом спектакле Виктор Сухоруков сыграл роль легендарную. С этой роли когда-то начинался Московский художественный театр, это роль царя Федора Иоанновича. Я думаю, что, во-первых, поздравить надо Виктора. Вить, поздравляем от всего сердца.

В.СУХОРУКОВ: Спасибо. Ой, принимаю с радостью!

К.ЛАРИНА: Поскольку я спектакль этот смотрела. Дайте нам сумку. Здесь прямой эфир – можно делать все, что угодно. Может, вот, Ира подойти, помахать нам в камеру.

В.СУХОРУКОВ: А я просто оставил то, что приготовил для слушателей.

К.ЛАРИНА: Да. Что ты приготовил?

В.СУХОРУКОВ: А потом-потом. Сюрприз.

К.ЛАРИНА: А, да-да-да. Шпаргалочки.

В.СУХОРУКОВ: Я же не только становлюсь красивее, талантливее, но и наглее. (смеется)

К.ЛАРИНА: Вить, ну, давай немножечко расскажи про своего царя. Это же не первый царь в твоей жизни?

В.СУХОРУКОВ: Да, не первый – второй. Потому что один-то был уже в кино, бедный-бедный Павел I. И я, знаете, над чем задумался, репетируя Федора? Как интересно: именно тех царей, которых увековечила литература, живопись, на которых обращали внимание именно люди искусства, почему-то они мне все достаются. Может, они ненормальные, больные, чудные, неадекватные, неординарные – кто его знает? Но я счастлив. Я счастлив.

И именно счастлив не то, что «Я счастлив!», а именно от того, что, Боже мой, вот, откуда во мне эта юродивость, что ли? В каком плане? Я отдаю себе отчет, что я, Виктор Сухоруков и рост у меня 169, и род у меня из Орехова-Зуева. И мечта была настолько стать актером глубокая, тяжелая, мучительная, через сомнения, презрения, непонимание, что можно быть, оказаться там в актерском мире. Как-то все... И думаю: «Не-не-не, все равно, буду-буду! Ну, там, в 3-м ряду, ну, в каком-нибудь далеком городе, в Тайге, но я буду артистишком!»

А сегодня вдруг, вот, сижу в «Эхо Москвы», разговариваю об очередном царе. И как-то я думаю, как не со мной, Ксень. Вот, как не со мной. Это такое предисловие эмоциональное, а по сути дела, мечтать не грех или мечтать не вредно, но я не мечтал, что я получу такую роль. Тем более, Хомский, художественный руководитель театра Моссовета. А я напомню радиослушателям, театр Моссовета – конечно, сегодня трудные там времена, а, по сути, это легендарный театр, в котором дышали, жили, плакали и смеялись.

К.ЛАРИНА: Великие артисты.

В.СУХОРУКОВ: Великие, великие. И эти бронзовые таблички, мимо которых я сегодня хожу, и Фаина Раневская, и Любовь Орлова, Вера Марецкая, Леонид Марков, Мордвинов, Ванин, Абдулов. Тот Абдулов – «Капитан, капитан, улыбнитесь».

К.ЛАРИНА: Осип Абдулов?

В.СУХОРУКОВ: Да-да-да. Конечно! Бирман. Такие фамилии! Такие имена! Такие масштабы! А теперь я по их следам хожу сегодняшний.

К.ЛАРИНА: Ну, я бы не приуменьшала, все-таки роль.

В.СУХОРУКОВ: А я не приуменьшаю, нет.

К.ЛАРИНА: Потому что сегодняшняя труппа театра Моссовета – она блестящая, там много хороших актеров.

В.СУХОРУКОВ: Не, я как раз к этому и подвожу.

К.ЛАРИНА: Я думаю, что ты тоже как артист получил большое удовольствие от общения со своими партнерами.

В.СУХОРУКОВ: Да!

К.ЛАРИНА: Мы не сказали про них, должны назвать обязательно.

В.СУХОРУКОВ: Да. Я к этому и вел.

К.ЛАРИНА: Должны назвать отца Федора Иоанновича – это Иван Грозный, которого блестяще совершенно играет Александр Яцко, и просто большой артист. Я тоже хотела бы, вот, если Саша нас слышит, просто его поздравить с огромной удачей. Жену царя Федора играет Катя Гусева, актриса, которая, конечно же, всем хорошо знакома по кино и по мюзиклам уже, но она при этом большой патриот своего театра, за что я очень ее уважаю. И с удовольствием работает в спектакле, и здесь ваша пара замечательная.

В.СУХОРУКОВ: Трудяга, трудяга, да.

К.ЛАРИНА: Я бы еще отметила Анатолия Васильева, блестящего актера, который редко, к сожалению, в больших ролях выступает. И его как театрального актера, как это ни странно, знают меньше.

В.СУХОРУКОВ: Говори-говори!

К.ЛАРИНА: Его знают как актера из фильма «Экипаж», он в сериалах снимается. Но здесь просто он играет Шуйского-старшего, Ивана Петровича. Прекрасная работа!

В.СУХОРУКОВ: Валеру Еременко давай вспоминай. Годунов.

К.ЛАРИНА: Валерий Еременко в образе Годунова.

В.СУХОРУКОВ: Наконец, Иуда из вот этой рок-оперы Иуда, теперь он становится Годуновым. И думаю, что это его какой-то новый поход в театральном деле. И я как раз к этому и подводил, что... Хомский, художественный руководитель, Павел Осипович – он меня приглашал и неоднократно в театр-то.

К.ЛАРИНА: То есть он давно тебя приметил?

В.СУХОРУКОВ: Да, приметил. Но. Дело в том, что когда я еще был студентом, он был педагогом у Александра Абдулова, того курса. И он тогда уже знал, что есть такой Витя Сухоруков. Потом вот так судьба распорядилась, они здесь, я там, в Петербурге я имею в виду. А вот так сложилось, когда мы, игроки репетировали и играли в театре Моссовета у Олега Меньшикова – вот тогда он ко мне, Павел Осипович-то подъехал, говорит: «Может быть, поговорим?» А я говорю: «Поговорим-поговорим» и побежал-побежал-побежал суетливо.

А тут случилась такая история. Видите, как я заметно, Ксения, подвожу к тому, как я там оказался среди нынешнего, сегодняшнего театра? Ну что вы, на премьере! И Нина Дробышева пришла, Карташова, там, старейшие актеры все. Ой, какое это счастье, когда людям радостно приходить к коллегам и говорить: «Здравствуй! Молодец! Замечательно! Мы вас поздравляем!»

К.ЛАРИНА: Кстати, большая редкость?

В.СУХОРУКОВ: И все светлые, все улыбающиеся, все какие-то честные, черт возьми!

К.ЛАРИНА: То есть это праздник не только отдельного спектакля, но и всего театра, да?

В.СУХОРУКОВ: Театра! Абсолютно я уверен. А когда я зашел в буфет, ну, он называется «актерский, закулисный», наши бабки, женщины наши красавицы в белых воротничках, в жабо, капельдинерши: «Ой, ой, здравствуйте! Поздравляем, это замечательно!» Знаете, задышала вот эта территория театра Моссовета. И я горжусь, и хитро-хитро доволен тем, что я не прогадал. Хотя, какая тут может быть корысть? Я работал, трудился как раб на галерах.

И понимаешь... Ксень, прости, я хочу о нынешнем поколении театра. И, конечно, когда Еремин Юрий Иванович обсуждал – а я до этого не знал этого режиссера. Ну, нет, я знал, что он есть, но я с ним был незнаком. И вдруг он обсуждал, оказывается, с Хомским и с директором Валентиной Тихоновной Панфиловой свои планы на будущее: «Я б вот это хотел, вот это хотел, царя Федора Иоанновича хотел бы поставить с Иваном Грозным. Но у вас же нет Федора». А Хомский вдруг и говорит: «А Витя Сухоруков» - «А что, у вас есть к нему ходы?» Он говорит: «Ну, так есть. Давайте поговорим». Ну и поговорили. И я еще тогда спросил Еремина Юрия Ивановича, говорю: «А вы Карабас-Барабас?» Он говорит: «Да, я Карабас-Барабас!» А Валентина Тихоновна: «Нет-нет-нет, он хороший, он добрый».

К.ЛАРИНА: Валентина Тихоновна – это директор театра.

В.СУХОРУКОВ: Мы сегодня друзья. И я сегодня неоднократно говорил: «Боже мой, вот, дорогие радиослушатели, как нам бы угадать, почувствовать...» Вот что значит... Это и есть, конечно, чудеса, загадки, шарады жизни, судьбы, когда «Эх, как бы знать! Как бы знать!» - восклицает Чехов в своей одной из пьес. Потому что мы от многого отказываемся, теряем, потому что не вникаем, не догадываемся, где она, радость, а где трагедия. Так вот и получается. Согласился я на роль Федора и я сегодня очень часто повторяю, Ксения: «Боже мой, почему я раньше не встретился с Ереминым? Какое счастье, что я не отказался тогда».

К.ЛАРИНА: Все это потому что судьба, это так все правильно.

В.СУХОРУКОВ: Да. Понимаешь, как все закрутилось?

К.ЛАРИНА: Я хочу сказать одну вещь. Кстати, «Царь Федор Иоаннович» - пьеса, которую редко почему-то ставят в театре. Хотя, я понимаю, что исторические драмы, особенно посвященные русской, отечественной истории, они у нас всегда получаются какие-то очень тяжеловесные, с парчой, с огромными декорациями, такое все тяжелое.

В.СУХОРУКОВ: С камушками, да.

К.ЛАРИНА: С камнями, с перстнями. Здесь есть перстни, кстати, у опричников, но это больше кастеты напоминает, чем перстни.

В.СУХОРУКОВ: Да-да, орудия-орудия.

К.ЛАРИНА: Орудия, да. Так вот, здесь надо сказать еще о том, что Юрий Иванович Еремин здесь не только режиссер спектакля, но еще и сценограф. И это очень важно, это авторская работа. То есть он придумал это пространство сам.

В.СУХОРУКОВ: И даже музыкальное оформление, извините, на 80% его.

К.ЛАРИНА: И это абсолютно такая авторская работа, и здесь 2 пьесы соединено в один спектакль. Они изрядно сокращены, «Царь Федор Иоаннович» и «Смерть Иоанна Грозного». Стремительно на ваших глазах все это происходит, и все это, вот эти страшные кровавые интриги русской истории. Народа тут нету на сцене.

В.СУХОРУКОВ: Нет.

К.ЛАРИНА: Народ сидит в зале. И это, кстати, еще один секрет этого спектакля. Потому что в какой-то момент – я даже себя на этом поймала – я себя ощутила частью народа.

В.СУХОРУКОВ: Это вы часть участия.

К.ЛАРИНА: И участником этого спектакля, этой истории.

В.СУХОРУКОВ: Ну, это его замысел был, да.

К.ЛАРИНА: Витя, про царя Федора. Вот, как рождается образ? Я знаю, что у каждого своя кухня.

В.СУХОРУКОВ: Ксень, прости. Я тебя перебиваю почему? Иначе мы бросим это, а коллеги обидятся.

К.ЛАРИНА: Что ты хочешь?

В.СУХОРУКОВ: Я сегодня их уже называл.

К.ЛАРИНА: Мы еще про них скажем.

В.СУХОРУКОВ: Да, но я хочу сказать. Та команда, которая меня окружила, актерская, я ей благодарен чрезвычайно. Мне было с ней комфортно, мне с ними было удобно, мы были соратниками, союзниками, мы были актерами, друг другу помогали. И у нас была такая атмосфера, что даже рабочие сцены мне говорили: «Виктор Иванович, а сейчас вам выходить. Виктор Иванович, а вы выходите оттуда».

И самое главное, вот, был у нас небольшой фуршет после премьеры, когда все стояли, и было дыхание такой студийности, такого какого-то единения. Спасибо тебе, театр Моссовета, спасибо тебе, о, мой актер, служащий в этом театре.

К.ЛАРИНА: Какое счастье, что это не кино, а театр. Что, вот, как бы, кино – отснялся, сказал «Спасибо», поклонился низко группе и исчез. А здесь сейчас жизнь спектакля только-только начинается.

В.СУХОРУКОВ: А какое звучит все чаще сейчас в мой адрес слово «С возвращением тебя, Витя».

К.ЛАРИНА: В театр. С возвращением в театр.

В.СУХОРУКОВ: Вот, плакать хочется.

К.ЛАРИНА: Ну, расскажи про царя Федора.

В.СУХОРУКОВ: Не-не, прости, я перебил на вопросе.

К.ЛАРИНА: Я хотела тебе спросить, чтобы ты немножечко рассказал о своей кухне творческой. Поскольку я скажу вам по секрету, что мы в частной жизни, в миру, что называется, с Виктором Ивановичем общаемся, очень часто и я счастлива этим знакомством, и даже посмею назвать это в какой-то мере уже и дружбой.

В.СУХОРУКОВ: Да.

К.ЛАРИНА: Я кое-какие секретики знаю. Но какие-то можно же рассказать, из чего складывается? Ведь, как это находится? Когда артист понимает, что, вот, я его увидел, он во мне уже зажил, этот человек. Это каким образом происходит?

В.СУХОРУКОВ: Так это, вот, начну именно говорить о взаимоотношениях с режиссером. Хотя, я сложно работаю, трудно, въедливо, дотошно. И тем не менее, я говорю: «Нет, надо идти за режиссером, надо ему верить. Даже если вы с ним не согласны, даже если у вас что-то не сходится, ваши фантазии не стыкуются с его решениями, его задачами, которые он ставит перед вами, все равно надо идти только за режиссером. Только вера в этого лидера, в руководителя, в единителя истории может высечь результат». Конечно, раз я дал согласие, я должен был идти за Юрием Ивановичем.

И первая моя хитрость, я стал разбираться в нем самом. Я прислушивался, приглядывался, хотел понять, как он работает. Второе. Конечно, параллельно актер тоже фантазирует, сочиняет свой спектакль – не роль, а спектакль сочиняет по-своему. И я столкнулся во мнениях, когда мне говорят: «Поздравляю, ты молодец». Но! И вот эти «но», я говорю: «Не-не-не, это с другого, твоего спектакля. А у нас свой спектакль с Ереминым».

Так вот, Федор Иоаннович мой. Господи, конечно, сразу бросился все читать, что читал до этого, обложил себя книжками «Монархи России», «Рюриковичи», XVI век, смутное время, Годуновщина, Иван Грозный. И, естественно, вокруг Федора стал собирать все материалы. И, естественно, работая над ролью, участвуя в пьесе, в репетициях, я постепенно пытался все, что я узнал о нем, внедрить так же, как и в работе над Павлом, между строчками.

Вот если во фразе есть содержание какое-то, сюжет, то есть в жизни вообще и в истории Федора такие вещи, которых не оказалось в пьесе. Я расскажу на примере, чтобы не быть голословным, у нас очень мало времени. Хотя это кухня, если кому-то это интересно, Бог весть.

К.ЛАРИНА: Интересно-интересно.

В.СУХОРУКОВ: Вот, смотрите. Он очень был верующий человек. У него даже спальня была вся увешана иконками и лампадами. Он спал в смраде лампадного масла, понимаете? Он в 4 утра вставал. Он обожал монастыри, храмы. И отец Иван Васильевич Грозный – он говорит: «Да какой он царевич, пономарь!» Потому что он лазил на колокольни и звонил в колокола. Ему это так нравилось!

Он очень любил скоморохов, Карлов. Да, и это было его развлечением и его общением. Он обожал все художественные поделки, то есть бриллианты, все вот эти драгоценности. То есть все, что делали руки – резьба, чеканки – он это все очень любил и в свободное время они с Ириной сидели и разглядывали эти драгоценные игрушки.

И думаю, как же мне?.. А Юрий Иванович очень боится креститься и молиться на сцене. Он говорит: «Вот, в жизни все атеисты-атеисты, а как на сцену, так начинают расшибать лбы». Он был как-то очень осторожен с этим вопросом. Думаю: «А как показать, что он верующий? А как донести, что он человек, все равно живущий с Богом всей своей сущностью?» И я нашел. Смотрите, друзья-радиослушатели, как это просто. Есть фраза в спектакле, я говорю в негодовании Годунову: «Побойся Бога, как мог ты это сделать? А клятва, клятва! Крест ты целовал!» Вот такая фраза, казалось, да?

И я через акцент сыграл его Бога. Для него клятва, для моего Федора была проще, чем крест. И тогда я, чтобы донести его веру, я начинал: «Побойся Бога! Шурин! Как мог ты это сделать? А клятва-клятва! Крест ты целовал!!!» И все. И начинается приступ, и именно только один вот этот акцент на кресте дает силу или доказательство того, что для него крест превыше всяких законов.

И работа над ролью, конечно, мало того. Вот он есть сюжет. Еще одна сенсация. Много, может быть, или мало – я не знаю, я не считал – постановок царя Федора (это компиляция у нас из царства отца и сына). Но мне кажется, Юрий Иванович гениальную вещь придумал в нашем спектакле – любовь. Он объединил. Ирина выписана даже у Алексея Толстого скромно, как и было и в жизни, и в истории. Женщина занимала скромное место, хотя и была она сестрой Бориса Годунова, моя Ирина. Но в данном случае он построил спектакль и мои, федоровские отношения с Ириной так, что – открываю еще один секрет, кто придет на спектакль – последнее, что расстается между ними, это руки. Вот, мы договорились с Катей, говорю: «Катя, где только можно, давай, уходя и встречаясь, первое прикосновение и откосновение, извините за такое странное слово, - это должны быть пальчики наших рук». То есть он сочинил безумную любовь.

И когда мы договорились, что здесь должна быть безумная любовь Ирины и Федора, сочинилась и сцена, когда хотели нас с ней разлучить, понимаете? И тут опять я говорю, давайте тогда уж, если вы так решаете спектакль, черное-белое, Русь – это территория крайностей, где нету средней температуры как на Канарских островах, есть, извините, вечная мерзлота и есть зыбь, болото, слякоть, вот эта кислятина, знаете, столкновение природы и столкновение и человеческих характеров. Не хотим мы жить в золотой середине, в ровности, в каком-то, знаете, согласии с законами, с правилами. Мы не можем жить в сговоре. Мы, сговорившись, обязательно нам становится скучно и мы начинаем разрушать этот сговор. Оттого и страдаем, сами же и страдаем. Так вот, в этом спектакле... Я говорю: «Так, давайте тогда и отношения между людьми мы доведем до крайности». Еще один секрет скажу. Где вы увидите? В нашем спектакле увидите, как князья, олигархат, высшее сословие дерутся на глазах царя! А где вы увидите только как не в нашем спектакле, когда, действительно, я спасаю свою жену, как Квазимода Эсмеральду, как Кинг-Конг свою куколку, девочку, понимаете? До озверения.

Вот так вот сочинялась история потихоньку, шаг за шагом. Конечно, все под неусыпным оком Карабаса-Барабаса Юрия Ивановича Еремина. Конечно, я его понял, я его почувствовал, он остался мной доволен. А я хотел, чтобы мной остались довольны и Еремин, и Хомский, и Панфилова. Потому что они приглашали меня, и я должен был соответствовать этому их выбору и этому театру, и я очень хотел, чтобы коллектив театра, мои соратники, актеры все-таки меня приняли душой и сердцем. Я для этого очень серьезно трудился не показно, а, извините, землю жрал.

Хотел я понравиться? Конечно. Хотел я успеха? Да. Я, черт возьми, хотел даже в этот раз победы. Потому что, играя с Олегом Меньшиковым «Игроки», мы их до сих пор играем по стране, по России-матушке и за рубежом. Вот, недавно приехали с Прибалтики, на Украине часто работаем. Но я уже много лет не работал в Государственном театре и не получал таких очень серьезных, больших ролей. И тут я, конечно, дожил до такого времени, у меня началась бессонница. Я спать не мог. Я не мог спать, я похудел на 4 килограмма. Ну, так нужно было – ты же видишь, я там голый! Я там голый хожу, друзья! Вот вам еще одна сенсация! (все смеются) Кто хочет увидеть Сухорукова голым, приходите.

К.ЛАРИНА: Да, реакция, кстати, какая-то неадекватная у публики. (все смеются)

В.СУХОРУКОВ: Неадекватная, я так удивился этой реакции. А один актер, очень хороший кстати – он тоже с Толей Васильевым на одну роль, Слава, он говорит: «Я за тебя испугался». Я говорю: «А что такое, Слава?» Он говорит: «Я думал, ты поведешься на публику». Я говорю: «Да что ты! Я уже старый, чтобы вестись на нее».

К.ЛАРИНА: Ну, кстати, по поводу реакции публики тоже хочу, вот, в качестве подтверждения сказать, что в этом спектакле невероятно мощный энергетический заряд – он чувствуется и это публику заражает, вот это сочетание разума и чувства. Потому что я, с одной стороны, очень люблю умные спектакли, но, с другой стороны, прекрасно понимаю, что умный спектакль без энергетики, без чувства, без эмоции – это ничего, это ноль, это не театр.

Вот здесь – я не знаю, каким это образом – наверное, это заслуга, прежде всего, режиссера, что он нашел этот точный ход, каким образом этот зрительный зал завести, не оставить его равнодушным в течение всего спектакля, изложить очень важные мысли, какие-то свои авторские послания. У нас сейчас новости, потом продолжим.

В.СУХОРУКОВ: Спасибо.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Хвалим-хвалим-хвалим. Как говорит Сухоруков, «говорите-говорите-говорите!» Говорим.

В.СУХОРУКОВ: Мы все поймем.

К.ЛАРИНА: Значит, я напомню нашим слушателям номер телефона 363-36-59. Если ты не против, несколько звонков.

В.СУХОРУКОВ: Нет.

К.ЛАРИНА: Ты на все согласен, я знаю.

В.СУХОРУКОВ: На все.

К.ЛАРИНА: «Добрый день, - пишет нам слушательница из Казахстана. – Такой светлый человек сегодня на «Эхе». Посмотрев вашу «Линию жизни» по «Культуре», просто в вас влюбилась. А после познакомилась со всей вашей фильмографией. В каждой из своих ролей вы выглядите по-разному, при этом всегда остаетесь сами собой. В этом и есть, наверное, актерский талант. Фильм «Про уродов и людей» не совсем для меня однозначный, но такой актуальный сегодня. Хотелось спросить: не страшно ли сниматься в фильмах Балабанова? И как вы считаете, можно ли обойтись без такой жести сегодня?» Жесть – имеется в виду такое вот тяжелое кино.

В.СУХОРУКОВ: Да, я все понял. Не считаю это жестью. Считаю, что это киноискусство. А тем более, «Про уродов и людей» – это одна из лучших моих ролей. Одна из лучших. За роль, за которую я не получил даже почетной грамотки. Ничего, я знаю, что это моя одна из лучших работ. Что касается Алексея Балабанова, 1990-й год, он молодой человек, дебют, Беккет, «Счастливые дни», я утвержден на главную роль. С тех пор мы сделали вместе 6 фильмов, и больше я с ним не работал, к сожалению. Он говорит, что нет для меня ролей, хотя, думаю, врет, потому как в каждом его последующем фильме и «Мне не больно», и «Груз 200», и «Морфий»...

К.ЛАРИНА: Ты себя видишь?

В.СУХОРУКОВ: Да, я находил для себя место. Но я не настаивал. Я его люблю, этого человека, и в каком бы он ни пребывал сегодня настроении, в состоянии, в самочувствии, я это говорил и ему, говорил его продюсерам, я говорил это своим друзьям-близким, говорю себе и говорю вам всем, дорогие радиослушатели и жители моей страны. Гениальный режиссер Балабанов. Я преклоняюсь перед ним и я даже сказал: «Зови!» Вот, пойду за ним в любое время, на любую роль. Но не зовет, паразит, не зовет. Ну, видимо, надоел я ему. А он считает, что я зазвездил, что я медийный. Ну...

К.ЛАРИНА: «Здравствуйте, великий актер, – пишет тебе Артем из России. – Расскажите, что сподвигло вас вернуться в репертуарный театр?»

В.СУХОРУКОВ: Я вернулся не в репертуарный театр, я приглашен на роль и не более. Открою секрет: приглашают, в театр звали меня. И я не иду в штат, я до сих пор еще немножко побаиваюсь вот этого штатного структурного предприятия, потому как напуган еще в Петербурге. И вроде как бы и слово себе дал, что не пойду больше в государственный театр.

Потому что я попробовал и там, я попробовал и свободное плавание, я попробовал себя и пьяного, и трезвого. Сегодня я делаю заявление: «Я – сторонник свободного выбора, потому как это тяжелее, опасней, это ответственней, но это будет мой выбор. Это будет мой путь. И я буду за него отвечать». И я не хочу, чтобы меня вызывали, разговаривали со мной как с какой-то штатной единицей, потому как терпеть не могу изречения «В свободное от работы время сниматься», как будто кино – это карусель, сел на верблюда и поехал. Или, там, нужно что-то. То есть масса есть сегодня вопросов, которые трудно решать, находясь внутри театра в зависимости от государственного какого-то положения.

К.ЛАРИНА: Вить, ты уже говорил сегодня, и мы все это знаем, что ты – житель, уроженец Орехова-Зуева.

В.СУХОРУКОВ: Города Орехово-Зуево, да.

К.ЛАРИНА: Все-таки, большая часть твоей жизни прошла в городе Санкт-Петербурге, в Ленинграде.

В.СУХОРУКОВ: Да, вся.

К.ЛАРИНА: Вся практически.

В.СУХОРУКОВ: Да, сознательная.

К.ЛАРИНА: Ну, не вся.

В.СУХОРУКОВ: Сознательная.

К.ЛАРИНА: «Вся» - она продолжается.

В.СУХОРУКОВ: Да-да-да.

К.ЛАРИНА: Что в тебе оставил этот город?

В.СУХОРУКОВ: Петербург?

К.ЛАРИНА: Да?

В.СУХОРУКОВ: Он меня оставил. Он меня оставил в целости и сохранности, хотя, измучил, извертел, изломал. Но! Опять не знаю рецепта, очень часто меня об этом спрашивают: «Как так получилось, что ты остался жив?» Было же много всякого темного, хмурого, сырого и так далее. Не знаю. Но то, что я убежал от него... Конечно, там и люди на мой исход повлияли, и отношение некоторых. И тем не менее, все-таки, я благодарен этому городу, потому что он меня отпустил, все-таки, живым и невредимым – я в Москве-то совсем другой.

Но этот Петербург и сделал меня, Витю Сухорукова сильным Виктором Сухоруковым. Сегодня меня уже все чаще и чаще называют Виктором Ивановичем. Но думаю, эти буквы рисовал Петербург, Ленинград-Петербург. Потому что это тот город, в котором я должен был либо умереть, либо уйти. Я сегодня вдруг понимаю, что я не смог бы там остаться навсегда, не моя территория. Хотя...

К.ЛАРИНА: А почему? Вот, как это чувствуется, что это не твоя территория? В чем это проявляется?

В.СУХОРУКОВ: А я сейчас скажу, я сейчас объясню. Ну, когда иду я в толпе, я себя не чувствую вместе с людьми. То есть я там очень одиночество физически ощущал. Я ощущал и в творчестве какую-то все время второсортность, какой-то огляд. Как вам объяснить-то, я даже не знаю. По радио-то это не видно, может быть. Понимаете, друзья, все равно... Я знал одного человека, у которого была астма. Я сейчас говорю о физиологии, но вы поймете, что я имею в виду. И он ездил по Советскому Союзу и искал место, где у него не было приступов. И он ее нашел, эту точку на юге страны. И он все бросил, продал, там, квартиру в свое время и он уехал в ту точку, в эту деревню на берегу Черного моря. И когда я говорю: «Как?! Он был директором школы!» А он говорит: «Там дышится ему легко».

Мне там тяжело дышалось. Может быть, климат не мой, может быть, температура не та, может быть, и настроение. Ведь, там, как я говорю, Москва – это пожар 1812 года, Петербург – это салон Анны Павловны Шерер, где люди деликатные, люди талантливые. Это город-генератор идей. Там очень много идей. Но эти идеи там не реализовываются, там гениальная мощная машина, извините, Ленфильм – она сегодня еле-еле прямо дышит на ладан. И я не могу понять, почему такая сильнейшая индустрия как Ленфильм, и не может никак подняться с колен по примеру Мосфильма. Потому что много фантазий, много мечты, там много фантазерства, а, вот, знаете, нету напора, может быть, мало цинизма. И, все-таки, я, наверное, по темпераменту своему не подходил к тому городу. Мне так кажется. Потому что сегодня, вот, уже живу я 9-й год в Москве – ой, как один день, как одна весна, понимаете? Хотя, все непросто и далеко не просто. И тем не менее, мне здесь дышится легче. И когда-нибудь, может быть, если я не догадаюсь, то я придумаю ответ на этот вопрос и об этом расскажу.

К.ЛАРИНА: Виктор Сухоруков из тех актеров, которые тратят себя неимоверно. Это видно и в кино, это видно и в театре, это видно и в жизни.

В.СУХОРУКОВ: Ну, если рожей не вышел, так надо ее пройти... (смеется)

К.ЛАРИНА: Я тебя умоляю. Это редкое, вообще, качество, когда человек себя не жалеет. Даже вот он сегодня к нам пришел сюда в студию, и я думаю, что вы сами в этом убедились, дорогие друзья. Вот вы сейчас слушаете, а кто-то видит Виктора на сайте на нашем, что человек не просто так пришел поболтать – он себя на вас тратит, тратит не только свое время, но и свою душу, К чему я это все веду? А чем ты себя заполняешь? Ведь, невозможно же все время только в профессии существовать?

В.СУХОРУКОВ: Конечно, абсолютно.

К.ЛАРИНА: Что еще туда? Музыка, поэзия, что еще? Друзья? Что?

В.СУХОРУКОВ: Понимаете, какая вещь? И музыка, и поэзия, и друзья – это все равно выбор, это не правило жизни. Это хочу слушаю, хочу не слушаю, хочу встречаюсь, а хочу и не встречаюсь. Но есть другие такие вещи, которые, может быть, мы и не регулируем, и не контролируем. Например, попить чайку, сесть в кресло, ничего не делать, ничего не слушать, не видеть, не включать, встать у окна, выйти на улицу, в никуда пойти, вернуться бесконтрольно, не глядя на часы. Это, ведь, тоже некое заполнение тех пустот, которые образовываются внутри человека.

Даже когда я борюсь с дурными мыслями, вот сижу и вдруг сочиняю какой-то конфликт с каким-то человеком, у меня рождается некий диалог. Я же сам задаю вопрос и на него отвечаю: «Вот я приду, а я скажу, а она мне, а я ей, а, вот, он мне, а я, вот, ему». И даже разгребая эти фантазии... Это тоже очень большая работа, которая идет на пользу, на восстановление меня самого. Даже после, вот, когда, помните, я сказал, работая над ролью, наступил период и я уже делился даже со своими коллегами. Я думаю: «Если началась бессонница, успех обеспечен». Успех должен быть, потому что успех, удача в работе – это компенсация за твою бессонницу. И как я, допустим? Вот я проснулся и я не спал, и думаю: «И как же я сейчас пойду? Вот я не выспавшись, я пойду на работу, а мне надо сейчас сыграть там, допустим, целый акт сегодня». И я иду, и, знаете, чем я занимаюсь? Я словно дышу спокойней, я не обращаю внимания на злых людей. Вот, я придумываю себе, вдумайтесь друзья, я придумываю себе сухую улицу после дождя, я придумываю себе свободное метро, я придумываю себе замечательное настроение. Как это объяснить, я не знаю. Но я прихожу и говорю себе: «Витя! Ты должен войти, чтобы людям было хорошо, комфортно». И я, действительно, вхожу и здороваюсь с охранником, подмигиваю вахтерше, раздеваюсь и чмокаюсь с гардеробщицей. И, конечно, в этом есть какая-то искусственность, но это тоже некая работа. Работа над чем? Над заполнением себя новой энергией, новым настроением, новым настроением на новый день.

К.ЛАРИНА: Но ты все равно не можешь же гарантировать себе вечный позитив? Я это слово вообще не люблю, но, как бы, такие эмоции положительные. Все равно есть улица. Как бы ты ее ни придумывал, она все равно улица, она непредсказуема, она может тебе и нахамить, и огорчить, и толкнуть, и послать. И что делать?

В.СУХОРУКОВ: Все может быть. Бывает. А ничего. Знать! Вот, предупрежденный защищен. Но если мы сейчас с вами об этом говорим, значит, мы понимаем, что это может быть. Поэтому я и говорю: «Кризис! Кризис! Кризис!» - ну вот, запугали кризисом, клыкастый какой-то, весь прыщавый, в бородавках, я не знаю, из ушей, из носа у этого кризиса все течет чего-то, какой-то монстр, урод этот кризис. Ну чего вы пугаете? А жить-то хочется! А жить-то хочется, ведь она у нас одна. И вот нам говорят: «Вот, в 2015-м году, в 2017-м году будет лучше». Да и черт мне с этим с 2017-м годом! Сейчас просыпайся, иди и радуйся. Конечно, сейчас скажут: «Ну, кликуша!» Пойми: я понимаю, что я живу в диком, в хищном, циничном, очень жестком мире. Но если я это понимаю, значит, я должен быть к этому готов. Вот и все.

Другое дело, что, ведь, нас тревожит? Не то, что меня обидели, а то, что неожиданно обидели. Меня, ведь, угнетает или мучает, или человек страдает или обижается, или гневается не от того, что ему нахамили, обидели, незаслуженно засудили, посадили, там, или побили, а то, что это случилось неожиданно. И, вот, неожиданность нас сбивает с толку! И мы теряемся, начинаем злиться, потому что «Ох, я был к этому не готов, ох, я не догадалась, вот, мне надо было бы» и вот это «надо было бы»... И вот поэтому, друзья, как только столкнетесь с этим своим восклицанием «Эх, я бы, мне бы, надо было бы», сразу скажите: «Ну, это смешно, я об этом знаю». И сразу станет легче. Быть надо к этому готовым. А уж нам чего? Мы – люди закаленные, у нас этого всего навалом!

Другое дело, конечно, если говорить о преступлениях. Нет, мы говорим сейчас о простой обыденной жизни.

К.ЛАРИНА: Бытовом хамстве.

В.СУХОРУКОВ: Да. Когда могут подсунуть тебе тухлый творожок. Ну, что ж?

К.ЛАРИНА: Я, кстати, хочу сказать, что, наверняка, там у многих наших слушателей есть такое превратное представление о жизни публичного человека. Так вот, Виктор Сухоруков и тут необычный, и тут выпендривается. На машине не ездит, на Лексусах не ездит, за рулем не сидит. Он ездит на метро. И причем не надевает ни темные очки, никакой грим не кладет, чтобы не быть узнанным. Вот, люди же по-разному реагируют?

В.СУХОРУКОВ: Рассказываю!

К.ЛАРИНА: Расскажи?

В.СУХОРУКОВ: Вчера. Еду, значит, еду в метро, битком было, битком. И я уже подбирался к дверям, чтобы поближе, и подъезжаем мы к станции Новослободская. И стоит молодой человек, в профиль, около двери. Вдруг он через стекло видит меня, поворачивается в мою сторону и говорит, улыбаясь: «Ваша любимая станция». Я говорю: «Да, любимая». Это он, ведь, прочитал, я, действительно...

К.ЛАРИНА: А-а! Новослободская?

В.СУХОРУКОВ: Да. Я очень люблю станцию Новослободскую за ее мозаику. У меня очень много ассоциаций с оформлением этой станции. И думаю: «Парень-то молодой совсем. Это он, значит, уже где-то прочитал в газете». И все. И деликатно вышел. И выходя уже, перешагивая как бы вот эту грань из вагона на платформу, он вдруг мне так, легко и непринужденно бросил: «С наступающим вас!» Я говорю: «Пока».

К.ЛАРИНА: Ну, слушайте, ну, это хорошо, когда так.

В.СУХОРУКОВ: Да.

К.ЛАРИНА: Давайте несколько звонков. Успеем, да? 363-36-59. Напомню, здесь Виктор Сухоруков, и раз уж я обещала телефон включить, давайте мы это сделаем. Алло, здравствуйте. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте.

В.СУХОРУКОВ: Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Виктор Иванович, вы знаете, очень люблю кино. Первый раз, конечно, первый раз видела в фильме «Братья» и запомнила раз и навсегда. Когда смотрела «Остров», не узнала. Пока сын не сказал «Мам, ты узнаешь, кто актер?» Вы понимаете, наверное, вот это великое ваше чародейство быть неузнанным – это, наверное, есть вот эта великая ваша игра. Я очень рада, что я могу вас видеть, смотреть. И, вот, сегодня даже высказать свое мнение. Спасибо.

К.ЛАРИНА: Спасибо.

В.СУХОРУКОВ: Спасибо большое. Приходите на «Царство отца и сына», вы еще раз удивитесь, какой я неузнаваемый. Ну, заодно, видите, я, как бы, рекламирую спектакль, спасибо «Эху Москвы».

К.ЛАРИНА: Алло-алло-алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло?

К.ЛАРИНА: Два звоночка еще. Да, говорите.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте. Уважаемый Виктор Иванович, я – ваша большая поклонница.

В.СУХОРУКОВ: Спасибо.

СЛУШАТЕЛЬ: Ваши потрясающие роли в «Острове», в «Павле» чудном совершенно, в «Стране глухих». Ну, потрясающие! Вы – удивительный актер, дай вам Бог удачи, успехов всяческих и здоровья. С Новым годом.

В.СУХОРУКОВ: Спасибо. С Новым годом. Я не спрашиваю, как вас зовут, мне это не важно, когда говорят добрые слова. Но я немножечко вас поправлю: в «Стране глухих» снимался Максим Суханов.

К.ЛАРИНА: Там Суханов – он просто тоже лысый и тоже талантливый. (смеется)

В.СУХОРУКОВ: Мой друг и очень талантливый. Я почему, забегая вперед, мы заговорили о моей родине, городе Орехово-Зуево. Я, ведь, какую акцию-то сейчас осуществлять хочу?

К.ЛАРИНА: Озеленение?

В.СУХОРУКОВ: Нет! Лучше! 12 января будет «Царство отца и сына», и я целый десант из Орехова везу на спектакль. Договорился с дирекцией театра, они идут мне навстречу.

К.ЛАРИНА: Целевой спектакль будет.

В.СУХОРУКОВ: Да, будет целевой. Автобусами ореховозуевцы! От руководителей города и кончая интеллигенцией поедут на спектакль, смотреть на своего Витьку Сухорукова. И потом, знаете как? Я за них уже все замечтал, я все придумал. Они приедут в Москву нарядные, вытрут салфетками ботинки, все сапоги будут у них начищенные, они придут в государственный театр, посмотрят мой спектакль, а после этого купят вина, конфет, бутербродов. И как в былые времена, сядут кто в машину, кто в автобус...

К.ЛАРИНА: А там что? Там такие близкие друзья прям живут?

В.СУХОРУКОВ: Ну, нет, земляки мои. Я ж там почетный гражданин города Орехово-Зуево. Помирать туда поеду! Мне уже мэр разрешил. Сказал: «Да-да-да, найдем местечко». Так вот, и я думаю: «Эх, приедут, посмотрят спектакль! И обратно выпьют они этого вина и будут обсуждать спектакль, вспоминать былое, примазываться к моей славе». И как раз старый Новый год.

К.ЛАРИНА: Вить, я, вот, хотела такой вопрос задать. Все-таки, жизнь-то уже большая прожита. А ты каким-то образом сохраняешь старые связи? Или просто отрезается и ты не возвращаешься?

В.СУХОРУКОВ: Само отваливается. Хочется как-то удержать какие-то нити, очень сохранить связи.

К.ЛАРИНА: Какие-то человеческие, да?

В.СУХОРУКОВ: Да. Но это плохо получается. Я еще вот что заметил. Тут нет-нет, через какие-то через годы я вдруг позвонил одной актрисе, Маша ее зовут. Мы когда-то очень дружили. Позвонил, и вдруг она так восторженно испугалась! «Кто? Ты? Витя!! Боже мой! Здравствуйте, Виктор Иванович...» и съехала. Я говорю: «Ты чего, Маш? Обалдела?» И понимаете, и особенно в Орехово-Зуево много. Мы вместе чудили, куролесили, жили, росли, становились, и вдруг как-то они сами соорудили эту дистанцию: «Ну как же, ты же знаменитость, ты, вот, у нас там, а мы здесь». И как-то мне от этого становится неловко. Но я фамильярничать не хочу. Раз они так решили, пусть так и будет – я привыкнуть к этому не могу.

Но я нашел друга, своего однокурсника в Америке, он живет где-то там в Чикаго и вдруг я его нашел через годы, через расстояния. Во времена Перестройки на радио работал, и, вот, пропал, исчез, вдруг я его откопал. И он вдруг: «О-о, Витька, здорова! Боже мой, ну, слава Богу! Вот ты – друг настоящий, а то я думал, меня все предали». То есть, ну, по-всякому бывает.

Нет, не сохраняются связи. К сожалению, наверное, к сожалению. Потому что потом я очень придуманно живу, живу в искусственном, все-таки, в своем мире, где я больше, как бы, должен... Вот здесь тоже когда ты спросила, как я заполняю себя и заряжаю? Вот тут и годится одиночество, тишина, интим душевный. Я не растрачиваю себя лишний раз ни на друзей, ни на знакомых, ни на старые связи. И как-то живу очень-очень... Может быть, я... Простите меня, я знаю, что это плохо, но я так живу и мне это очень нравится. Я люблю свою профессию. И почему я сегодня дважды – вот один раз счастлив, что была премьера, и второй раз сильно счастлив от того, что я вернулся в театральную...

Я, ведь, раньше как говорил? Театр – это дом, а кино – это дача. Дача может быть, а может не быть, театр должен быть всегда, и сам же из театра схилял, прости Господи. И тут он сам вернулся. Ой, тут какая интересная история! Лунгин-то когда фильм «Царь» затевал, я говорю: «Павел Семенович, дай Скуратова попробовать» - «А чего, жрать детей любишь?» Я говорю: «Да а причем тут это?» - «А он такой. Ну а, впрочем, там есть и другие роли». И не позвал. И даже на опричника не позвал. А судьба-то распорядилась как она? Они там кто-то наверху или где внизу – не знаю где – посоветовались, говорят «Сухоруков в XVI век просится. Ну так и дадим мы ему этот XVI век. На тебе, Витька, царя Федора. Не захотел Лунгин дать тебе какого-нибудь стрельца, так мы тебя в царскую шапку оденем». И я пошутил, говорю: «Эх, все равно Петя Мамонов стал моим папкой».

К.ЛАРИНА: (смеется) Точно. Вить, а стихи? Пишутся?

В.СУХОРУКОВ: Пишутся. И вы знаете, тут я в тот раз, когда был, давно, правда, Ксень, у вас был и вы говорите: «Вот, стихи туда-сюда». А в этот раз я вот уже и обнаглел. Часто мне говорят: «А почему вы не печатаете?» Вы сейчас убедитесь, друзья, что я пишу не для поэзии. Я не поэт и не графоман, даже. Опять, это мои выплевки. (смеется) Это выбросы мои.

К.ЛАРИНА: Давай, прочти.

В.СУХОРУКОВ: А в этот раз думаю: «А дай-ка я здесь немножечко-то и разукрашу нашу беседу». Я вам прочитаю один стишок, очень настроенческий. Я приехал после какой-то не помню очередной премьеры к себе в город Орехово-Зуево и потом вернулся, естественно, в Петербург и объединилось у меня 2 истории, встреча с друзьями. Была такая сырая-сырая какая-то осенняя погода, и у меня появился очень интересный стишок. Он – мудрый, он начинается в одном моем состоянии физическом даже, а заканчивается совсем в другом времени. Слушайте.

Осенний лес. Вот прелая листва,

Застужена река и ветер шляпу гнет.

Мой пьяный бес желает озорства,

Сует игры стакан, со мною вместе пьет.

Закуска? Есть. Тебе грибной сквозняк,

Лесная карамель, рябины горсть ожог.

И снова счастлив весь. Проблемы все – пустяк,

Ноябрь мне апрель, и ветер уволок

Мою шляпу.

И утро в голове стучит вчерашним днем,

Судьба ворчит: «Остынь!», готова ставить крест.

Подкрался я к Неве. «Давай-ка разведем, – шепнул, -

Но не мосты, пути. Мне надо позарез».

С перрона на перрон, из жизни в жизнь шагнув,

Я сам себя встречал под синевой небес.

И прошлому вдогон сердечно подмигнув,

Пошел. Нет, побежал в другой осенний лес.

В новой шляпе.

К.ЛАРИНА: Вот, как минимум точно вторая жизнь, да? Вот, вторую жизнь живешь.

В.СУХОРУКОВ: Третью.

К.ЛАРИНА: Даже третью?

В.СУХОРУКОВ: Да, третью.

К.ЛАРИНА: Ужас. Дорогие друзья, теперь уже я буду рекламировать спектакль, о котором мы сегодня немножко поговорили, «Царство отца и сына» в театре имени Моссовета. Я сегодня мало Виктора хвалила, могла бы и побольше. Но я, вот, ему уже говорила по телефону, после того как я посмотрела спектакль, что высший пилотаж актерского мастерства. Высший пилотаж актерского мастерства – когда ты не понимаешь, как это делается. Потому что есть всякие слагаемые профессии и слагаемые успеха, возможно просчитать все. И возможно быть большим артистом. Но когда есть тайна, когда есть секрет, когда ты не понимаешь, из чего это произрастает, а только сидишь завороженный и не понимаешь, как может человек такое творить. Вот такие моменты невероятные я испытала на спектакле «Царство отца и сына, когда смотрела некие сцены Виктора Сухорукова, в которых, как мне кажется, он превзошел самого себя. Есть вещи необъяснимые. Дай тебе Бог удачи, побольше ролей, побольше театра и поменьше одиночества. Я тебя очень люблю.

В.СУХОРУКОВ: Взаимно, Ксения. Я тебя люблю, а вам, радиослушатели, хочу сказать: «Давайте беречь друг друга». С наступающим Новым годом. «Эхо Москвы», привет!


echo.msk.ru/programs/dithyramb/643193-echo/